ГОДОВЩИНА ДНЯ ПОБЕДЫ: МНОГО ЗВАНЫХ, А МАЛО ИЗБРАННЫХ

Кто боится Красного знамени Победы? Кто боится Мавзолея Ленина?

--000

-- Ну конечно, всё та же поганая мразь: прозападные либерасты-дерьмократы.

Нынешние властители России из кожи вон лезут, зазывая западную фашистскую сволочь в Москву на празднование 70-й годовщины НАШЕГО Дня Победы. Однако результат этого постыдного пресмыкательства перед бандитским Западом вполне предсказуемый: никто из фашистской сволочи, правящей Западом, не приедет. Ведь 9 мая 1945 года - это была НАША Победа не столько над гитлеровской Германией, сколько над всем русофобским буржуйско-фашистским Западом.

--01

Пример "дорогих званых гостей" с Запада: Меркелиха в начале своей политической карьеры - пасёт стадо неофашистских дебилов-"скинхедов" в Магдебурге.

И всё делается для того, чтобы угодить западной и либерастской падали: Мавзолей В.И. Ленина "организаторы" закрыли дурацкими фанерными щитами:

--02

и логотип в духе толерантности западного фашистского милитаризма выдумали:

--03

Но правду о Победе, проклятые господа либерасты-дерьмократы, холуи пиндосско-НАТОвского фашизма, вам не скрыть за фанерной бутафорией. Центром Парада Победы в 1945 году был Мавзолей Ленина, потому что это была победа созданного Лениным первого в мире социалистического государства над объединенными силами капиталистического Запада:

--04

Я понимаю, что либерастской прихватизаторско-чиновничьей дряни, захватившей власть над страной в 1993 году, не место на трибуне Мавзолея. Она и сама боится этого места как чёрт ладана, потому что она слишком ничтожна и подла, слишком боится неудовольствия Запада для того, чтобы - пусть даже в фальшивой позе - показаться на трибуне Мавзолея. Ведь вдруг Запад обвинит таких СВОИХ подлецов, как Медведев, Дворкович, Греф, Набиуллина, Силуанов & Co в том, что они хотят продолжить дело Ленина!?!?!? Сраму не оберёшься!!!!

Нет, конечно нет. Вся эта дрянь (я не включаю, конечно, в её число явно достойных людей - Путина, Шойгу, Рогозина, Лаврова и всех прочих, отстаивающих интересы России в борьбе с проклятым людоедским Западом) выглядела бы на трибуне Мавзолея как ворона в павлиньих перьях. Не место им там. Конечно, и днепропетровская мафия жизнелюбца и бездельника Лёни Брежнева, маячившая на трибуне Мавзолея на все праздники, начиная с 1963 года на протяжении двух с лишком десятилетий, споившая народ водкой, растлившая СССР коррупцией и подготовившая его к преступному безумию катастройки и прихватизации, трибуну Мавзолея собою уж точно не украшала...

Кто же имеет моральное право приветствовать парад войск с трибуны Мавзолея и трибун у Кремлевской стены 9 мая 2015 года?

Вот эти люди:

--

Это - ветераны Великой Отечественной войны. Они воистину - выражаясь евангельской фразой - не званые, а избранные (от Матфея, 20, 16). Их осталось уже очень мало - ведь самым молодым из них теперь как минимум 90 лет. Это была их Победа, спасшая всех нас от гнусного фашистского ига проклятого Запада, победа ценой их героизма, крови и жизней очень многих их соратников.

Я не лелею иллюзий о том, что мой голос будет услышан. Но я надеюсь, что очень многие поддержат моё требование о том, чтобы Мавзолей Ленина был немедленно полностью освобожден от отвратительной маскировки, и чтобы почетными гостями на параде 9 мая 2015 года были не брехуны-политиканы, и не ворюги-буржуи, а ветераны Великой Отечественной Войны. О том, чтобы ветеранов пригласили как минимум с одним сопровождающим, с полной оплатой проезда и гостиницы, с обязательным специальным приёмом ДЛЯ НИХ в Кремле - чтобы Путин от имени всего нашего народа их ПОБЛАГОДАРИЛ.

Разумеется, я не имею ничего против того, чтобы приехали и гости из-за границы - но конечно, не всякие пиндосские Нуланд-Псаки, и не сионистско-фашистские "партнёры-Пети", а ветераны Второй Мировой Войны из стран антигитлеровской коалиции. Их тоже осталось не так уж и много.

СМЕРТЬ ФАШИЗМУ!

УКРОМОСЬКИ - ДЕШЁВЫЕ АГИТПРОП-ШЛЮХИ

--01

(Перепост статьи "Проверка на вшивость: большинство украинских патриотов готовы продаться «агрессору» менее чем за 1000$", источник: http://antifashist.com/item/proverka-na-vshivost-bolshinstvo-ukrainskih-patriotov-gotovy-prodatsya-agressoru-menee-chem-za-1000.html#ixzz3YnlrUxkf )

* * *

"В российской столице решили потехи ради проверить на вшивость крикливый украинский патриотизм. На поверку ему оказалась грош цена – подавляющее большинство украинствующих патриотов с превеликой готовностью рады с ним распрощаться всего лишь за призрачную надежду приглянуться ко двору на просторах «российского агрессора».

Об этом на своей страничке в Facebook рассказал известный российский политолог, член Общественной палаты РФ Сергей Марков.

По его словам, московские студенты решили провести незатейливый социальный эксперимент над тем, что называется  в Интернете «диванными войсками» - украинскими блоггерами. Реакция патриотов потрясает: снизить антироссийскую и перепрофилировать свою боевую готовность на пророссийскую эти люди согласились фактически за гроши. Уточним, разумеется, за гроши, поскольку речь идет о торговле интересами родины. 

«Они выбрали в украинском сегменте интернета несколько сотен блогеров, которые критикуют жестко Россию, поддерживают АТО и послали им письмо с предложением работы в России с зарплатой 50 тысяч рублей. 82% приняли такое предложение сразу, еще 10% чуть позже. 73% из них резко уменьшили антироссийские посты. Далее им же предложили писать посты в поддержку России. 63% согласилось сразу, а 15% согласилось, но попросили поднять зарплату», - рассказал Сергей Марков.

«Это свидетельствует о том, что волна критики России в украинском сегменте Интернета не базируется на серьезных личных убеждениях, а является результатом мощного социального давления киевской власти. Давления и пропагандистского, и чисто полицейского», - считает политолог.

* * *

Сергей Марков

Председатель межкомиссионной рабочей группы по международному сотрудничеству и публичной дипломатии в Общественная Палата РФ

· 10 265 подписчиков

· 27 Апрель в 2:56 ·

Украина. Студенты МГУ сделали социальный эксперимент. Они выбрали в украинском сегменте интернета несколько сотен блогеров, которые критикуют жестко Россию, поддерживают АТО и послали им письмо с предложением работы в России с зарплатой 50 тысяч рублей. 82% приняли такое предложение сразу, еще 10% чуть позже. 73% из них резко уменьшили антироссийские посты.
Далее им же предложили писать посты в поддержку России. 63% согласилось сразу, а 15% согласилось, но попросили поднять зарплату.
Это свидетельствует о том, что волна критики России в украинском сегменте Интернета не базируется на серьезных личных убеждениях, а является результатом мощного социального давления киевской власти. Давления и пропагандистского и чисто полицейского.

1 564 отметки «Нравится» · 96 комментариев · 674 перепоста "

--02

Укропы опять подтвердили справедливость старой пословицы о себе: "Всякое го.но кончается на "о". Но как можно было до такой степени исподлиться? Да разве это "братский народ"? Нет, это подонки, которым ни в чём верить нельзя, их надо гнать поганой метлой на обожествляемый ими Запад. Хуже того: эти фашистские оборотни ещё и законченные изверги. Вот вам один недавний пример их зверств: https://youtu.be/feam1rGEwbw .

СКИННЕР: ПРЕВЫШЕ СВОБОДЫ И ЧЕСТИ. ГЛАВА 3 - 1

Выкладываю мой перевод 3-й главы опубликованной в 1971 году книги профессора Б.Ф. Скиннера "Превыше свободы и чести" - B.F. Skinner, "Beyond Freedom and Dignity". Тема 3-й главы  - честь. Я перевёл слово "dignity" на русский словом "честь", а не "достоинство".  "Честь" - более сильное, полемически заостренное слово, а слово "достоинство" - слабее, будучи антонимом слова "недостаток".

Если "свобода" - типично буржуазная ценность, то "честь" - это типично феодальная добродетель. Они несовместимы друг с другом, потому что буржуазная "свобода" - это не что иное, как произвол денег, разрывающий все взаимосвязи и взаимозависимости между людьми (процесс, обычно называемый "отчуждение") и замыкающий их на абсолютную зависимость каждого от денег, т.е. всеобщую продажность.

Продажность стала даже своеобразной "добродетелью" буржуазного антиобщества. Она так сформулирована как первая заповедь маркетинга (во всяком случае как её на полном серьёзе (!!!) преподавал Запад жителям проданной ему Горбачевым ГДР, включая и меня):

"Прежде всего научись продавать самого себя!"

При этом как-то легкомысленно пытаются забыть, что продажность по определению лишает человека чести. Отсюда происходят занятные казусы, когда некоторые политиканы, солдафоны и ЦРУшники США, выйдя в отставку, "раскаиваются" и начинают критиковать империализм США. Яркий пример: бывший высокопоставленный чиновник администрации Рейгана Paul Craig Roberts - Пол Крэг Робертс. О чём это говорит? - Да о том, что тираническую абсолютную власть миллиардеров над Западом (и в определенной мере над всем остальным миром) не перебьёшь никакими выборами. Западная "демократия" - подлый и грязный кукольный балаган, а не "народовластие". Освобождение человечества возможно только путём полной экспроприации крупного капитала. До этого все разговоры о "свободе" и "чести" просто бессмысленны.

В феодальном обществе честь имелась, но была очень специфической. Она была жестко связана с системой вассальной зависимости и заветом верности вассала сюзерену, по пирамиде власти сверху вниз от короля к князю, потом к графу, к герцогу, к барону и наконец к наёмнику-ландскнехту. Соответственно, король-Солнце Людовик XIV имел все основания заявлять: "L'état, c'est moi" - "Государство - это я". Короче, притязание на обладание честью было монополизировано "благородными", а простой народ назывался не иначе, как "подлые", то есть лишенные чести. "Свободой", конечно, тут и не пахло.

В России - стране с многочисленными феодальными пережитками - широко распространено нелепейшее заблуждение, что для управления страной простые люди якобы не годятся, а нужна, мол, какая-то "особенная элита". При этом никто не думает о том, что обычно, как только где-то какая-то группа захватывает статус и привилегии "элиты", то это государство начинает катиться в пропасть. Хотите недавние примеры? Пожалуйста: Катастройка Мишки-Меченого и прихватизация Бориски-Алкаша.

Напротив, успехи таких царей, как Иван Грозный, Петр I и Екатерина II были обусловлены тем, что им удавалось заставить "благородных" служить государству, а не бездельничать в своих поместьях.  И это - повсеместное, а не специфически российское явление. Во все времена и повсюду в мире "элита" была проклятьем народа, наглющим и бездарным паразитом. Однако люди вроде Проханова ждут-не дождутся, когда Россией начнёт править какая-то "особенная", "истинная" элита. А она, элита - и тут, и везде, и всегда! Теперь странами Запада правит элита миллиардеров, а Россией - элита чиновников и олигархов-прихватизаторов.

СССР правила партийная номенклатура и уж она-то точно была "элитой". Эта "советская" элита имела совсем иной образ жизни, чем простые советские граждане. Я помню, как в детстве и юности ходил по продуктовым магазинам, выстаивая длинные очереди сразу после уроков, потому что вечером, когда все работающие (включая моих родителей) шли домой, в магазинах очереди были уже безнадёжно длинными, а на полках - хоть шаром покати. Элита-номенклатура, конечно, имела для себя закрытые для простых смертных "распределители". Причём это было в Москве, куда все провинциалы рвались, как в рай земной. Московские вокзалы были забиты иногородними "челноками", совершавшими паломничество (с громадными сумками) в московские магазины. Эти феодальные порядки завёл именно обожествляемый теперь многими "товарищ" Сталин, в чём можно убедиться, прочитав автобиографию Александра Зиновьева "Русская судьба".

Результат очевиден: так как элите было абсолютно наплевать, как живет простой народ, положение со снабжением продуктами и ширпотребом становилось всё хуже и хуже, а "работники торговли" превратились в касту воротил чёрного рынка, продававших "дефицит" "знакомым" из-под прилавка по спекулянтским ценам. Я отлично помню наглые хари неимоверно жирных продавщиц, с пальцами-сосисками, унизанными золотыми кольцами. Если спрашиваешь такую, например: "А где у вас, в молочном магазине, молоко?" то слышишь ответ: "Молоко сегодня не завезли. Берите кефир, а то его завтра не будет!" Именно из этого ежедневного бардака повсеместного воровства и коррупции, которые в брежневское время вообще не преследовались, и выросло чудовище горбачевско-ельцинской прихватизации.

В силу феодального характера сталинской государственности значение слова "честь" до сих пор ещё понятно жителям бывшего СССР, в отличие от западных людей, которым бесчестие поголовно прививается с детства буржуйскими порядками. Поверьте, причина тут в том, что советское общество было более феодальным, чем социалистическим. Это было сословное общество. Помните?

Номенклатура, партийные чиновники. И их детки-недоросли, получавшие "неофициально" карьерные привилегии. Днепропетровский клан Брежнева. Блат. Крыша. Кумовство... Все эти пороки советской действительности - феодальные по сути. Особенно - колхозное "второе крепостное право". Плюс ошалевшая от слушания западных "голосов" интеллигенция, возомнившая себя "лучом света в тёмном царстве"... Она послужила безмозглым орудием разрушения СССР, когда партийная номенклатура захотела превратить свои служебные привилегии и власть в вотчины (наследуемое имущество). В этом, грубо говоря, и состояла вся суть  катастройки и прихватизации.

Развал СССР - это раздробление на феодальные княжества. Самое мерзкое в этом процессе - националистические распри, фашизм либерастской "национальной интеллигенции", находящейся под сильнейшим влиянием западных "голосов". "Национальная политика" - антисоциалистическая русофобская паранойя (примеры: украинизация русских Новороссии и низведение русских в положение граждан 2-го сорта во всяких инородческих "республиках"), состоявшая в русофобских кровавых мятежах катастройки, устроенных ЦРУ руками "национальных" партийных кадров КПСС...

Всё это тяжело вспоминать, но надо помнить - чтобы это никогда больше не повторилось. Перейдём теперь к отрадной теме - социализму. Вместо буржуйской "свободы" социализм имеет свою эгалитарную, а не феодальную "честь" - добродетель, жизнеспособную лишь в условиях  равенства и солидарности. Но её можно будет привить лишь оперантным кондиционированием в ходе построения социалистических общественных отношений, потому что она полностью истреблена в принципиально подлом буржуйском антиобществе.

Если пока ещё социализм существует лишь в проекте, а не в реальности, то какой образ жизни способствует сохранению чести и достоинства (хотя и не гарантирует его)? Мой любимый персидский поэт Омар Хайям Нишапури почти тысячу лет назал сформулировал это так:

"Если есть у тебя для жилья закуток -

В наше подлое время - и хлеба кусок,

Если ты никому не слуга, не хозяин,

Счастлив ты и воистину духом высок."

--5

Иллюстрация Г. Росса к "Рубайяту" Омара Хайяма

Подводя итог обсуждению этой интересной, содержащей много оригинальных мыслей главы книги Скиннера, надо отметить, что в ней не содержится самого главного - объяснения сути конфликта между ценностью варварского, индивидуалистического и хищнического буржуазного антиобщества - "свободой", и добродетелью всех традиционных обществ и культур - "честью". Вместо этого Скиннер развлекает публику занимательными, но в сущности пустыми побасенками об отважных пожарных и египетском царе Тамусе.

Легко понять, почему для американца Скиннера честь и достоинство являются каким-то сказочным реликтом, некоей курьёзной редкостью, достойной восхищения (но в большинстве случаев - отнюдь не подражания). Ведь в буржуйской конкурентной борьбе каждого против каждого (провозглашенной людоедом Гоббсом в качестве якобы непреложного "закона" человеческого общества), которая безраздельно царит в проклятой Пиндосии (США), самым эффективным путем достижения личной "свободы" является произвол: обман, угнетение, клевета, вероломство и т.п.

А в противоположность этому традиционные общества считали высшей добродетелью, достойной не только почестей, но и обожествления (вспомните миф о Прометее) готовность индивида жертвовать собой ради блага коллектива, общины и т.п.

В этом и состоит объяснение практической несовместимости этих казалось бы абстрактных понятий - свободы и чести. Эта несовместимость прослеживается на всём протяжении исторического периода существования буржуазии как общественного класса - новой истории. Следовательно, это не только практическая, но и принципиальная несовместимость: чёрного кобеля-буржуя, как говорится, не отмоешь добела. "Третьего пути" - некоего мифического гибрида между капитализмом и социализмом - принципиально нет и быть не может. Настоящий социализм может быть только с человеческим лицом; а вот капитализм "с человеческим лицом" - это принципиально невозможное явление.

Короче, в индивидуалистическом обществе нет места чести и достоинству, потому что буржуйский образ жизни требует унижать других ради рекламного самовозвышения. Признание достоинств другого человека - это проигрышная стратегия в конкурентной борьбе. Именно поэтому капиталистическое антиобщество по своей сути нестабильно и антигуманно. Соответственно, будущее - за социалистическим обществом, которое должно при помощи научных методов бихевиористской социальной инженерии восприять все коллективистские и эгалитарные добродетели традиционных обществ, оставив на свалке истории весь гнилой и ядовитый варварский хлам - монархизм, национализм, элитизм, религию, жестокость наказаний и предпочтение мер принуждения (отрицательного подкрепления) мерам поощрения (положительного подкрепления).

*  *  *

"Глава 3: Честь

Считается, что любые доказательства того, что поведение человека может быть обусловлено внешними обстоятельствами, угрожают его чести или достоинству. У нас нет склонности признавать заслугой человека достижения, которые на самом деле - результат действия сил, над которыми он не имеет никакого контроля. Мы можем согласиться лишь с такими доказательствами, весомость которых ограничена, подобно тому, как нас не особо тревожат доказательства того, что человек не свободен. Никто не возмущается, если оказывается, что важные детали в произведениях искусства и литературы, в политических карьерах и научных открытиях обусловлены соответствующими "влияниями" в жизни художников, писателей, государственных деятелей и ученых. Но по мере того, как (бихевиористский) анализ поведения добавляет всё новые и новые доказательства, достижения, за которые следует отдать должное самой личности, по-видимому, приближаются к нулю. Вот поэтому теперь принимают в штыки и сами эти доказательства, и порождающую их науку.

Если свобода - это проблема, вызванная отрицательными последствиями поведения, то проблема чести и заслуг связана с положительным подкреплением. Когда кто-то делает нам что-то приятное, то мы побуждаем его делать это снова и снова, хваля или поощряя его. Мы аплодируем исполнителю именно для того, чтобы побудить его повторить своё выступление, о чём свидетельствуют такие возгласы, как "Опять!" "Ещё!" и "Бис!" Мы показываем человеку, что ценим его поведение, похлопывая его по плечу или говоря: "Отлично!" или "Правильно!", или оказывая ему знаки нашего уважения, такие как премии, чествования или награды. Некоторые из этих вещей сами по себе являются подкрепителями: похлопывание по спине - это своеобразная ласка, а наградами бывают  как безусловные подкрепители, так и иные, условные (те, что являются подкрепителями только потому, что им сопутствуют или их можно обменять на безусловные подкрепители). Хвала и одобрение, как правило, действуют как подкрепители, потому что обычно любой, кто хвалит человека или одобряет то, что он делает, склонен давать подкрепление и другими способами. (Подкреплением может служить даже прекращение угроз; например, согласие с проектом резолюции зачастую состоит просто в прекращении возражений против него.)

Существует естественная склонность давать подкрепление тем, кто даёт подкрепление нам, равно как и тенденция нападать на тех, кто нападает на нас, но такое поведение порождается различными социальными факторами. Мы одобряем тех, кто действует нам на благо, потому что мы получаем подкрепление, если они продолжают это делать. Когда мы хвалим человека за что-то конкретное, мы тем самым дополнительно указываем на сам фактор подкрепления. Хвалить человека за победу в игре - это подчеркивать тот факт, что победа зависела именно от его действий, и от этого победа может затем стать для него более сильным подкрепителем.

Количество благодарности, которую человек получает, любопытным образом связано с неочевидностью причин его поведения. Мы воздерживаемся от благодарности, когда эти причины очевидны. Например, мы обычно не хвалим людей за их рефлекторные реакции: мы не хвалим тех, кто кашляет, чихает или блюёт, хотя результат этого может оказаться полезным. По той же причине мы особо не хвалим за поведение, находящееся под очевидным управлением отрицательного подкрепления, несмотря на то, что оно может быть полезным. Как заметил Монтень,

"Всё, что ни делается по приказанию, более ставится в заслугу тому, кто приказывает, чем тому, кто выполняет."

Мы не одобряем подхалимов, даже если они выполняют важную функцию.

И мы не благодарим за поведение, которое явно вызвано очевидным положительным подкреплением. Мы разделяем презрение Яго к:

... Угодливому верному холопу,

Что обуян подобострастным рабством,

Отдаст всю жизнь лишь за жратву одну,

Примером став хозяйскому ослу...

(... duteous and knee-crooking knave

That, doting on his own obsequious bondage,

Wears out his time, much like his master's ass,

For nought but provender ...)

О тех, кем легко манипулировать с помощью положительного подкрепления сексом, говорят,  что они "фитюки", и это слово увековечено Киплингом  в двух знаменитых строках:

"Фитюк он был и молиться мог... На тряпку, кость и волоса клок..."

("A fool there was and he made his prayer ... To a rag, a bone, and a hank of hair...")

Члены "благородных" классов в прошлом "теряли честь", если они поддавались соблазну денежного положительного подкрепления от занятия торговлей. Но среди тех, кто получает подкрепление деньгами, достоинство, как правило, страдает соразмерно явной зависимости от подкрепления: "менее достойно" работать за еженедельный заработок, чем за месячное жалованье, хотя за месяц сумма будет одинаковой у обоих. Такой потерей чести (от продажности) можно объяснить тот факт, что большинство профессий лишь очень медленно переходили на условия зависимости от денежного подкрепления. В течение долгого времени учителя не получали платы (прямо) от учеников, по-видимому потому, что получением платы они роняли бы своё достоинство; и дача денег в долг под проценты в течение многих столетий порицалась и даже преследовалась как ростовщичество. Мы не уважаем писателя за откровенно "заказное" произведение, или художника за картину, по всей очевидности нарисованную на продажу и рассчитанную на вульгарный вкус. И прежде всего мы не уважаем тех, кто явно напрашивается на похвалу.

Мы не скупимся на похвалу тогда, когда для вызывающего её поведения нет никаких очевидных причин. Любовь куда более похвальна, если она несчастна, и искусство, музыка и литература, если они не признаны. Мы больше всего хвалим тогда, когда есть вполне очевидные причины вести себя совсем иначе, например, когда влюбленного жестоко третируют, или искусство, музыка или литература подвергаются гонениям. Если мы одобряем человека, который ставит обязанности выше любви, то это потому, что управление поведением, на которое способна любовь, очень сильно. Традиционно было принято восхвалять тех, кто живет по-монашески, раздает свои богатства или остается верным своему делу наперекор преследованиям, потому что есть весомые причины вести себя по-другому. Степень похвальности зависит от силы противодействующих факторов. Мы восхищаемся верностью пропорционально интенсивности преследований, щедростью - пропорционально принесённым в результате жертвам, а безбрачием - пропорционально склонности человека заниматься сексом. Как заметил Ларошфуко: "Никто не заслуживает похвалы за добродеяния, если у него нет силы характера, чтобы творить зло. Вся прочая доброта - это обычно не более чем лень или слабоволие".

Обратная пропорциональность между похвальностью и очевидностью причин поведения особенно резко выражена в тех случаях, когда поведение недвусмысленно находится под управлением какого-то стимула. То, насколько мы склонны хвалить кого-нибудь за умение пользоваться каким-нибудь сложным оборудованием, зависит от обстоятельств. Если очевидно, что он просто подражает действиям другого работника, то есть кто-то ему наглядно"показывает, что надо делать", мы не считаем это большой заслугой и в лучшем случае хвалим лишь за то, что он может, подражая, выполнять необходимые действия. Если он действует, получив устный инструктаж, то есть кто-то ему "говорит, что надо делать", мы считаем это немного бóльшей заслугой - хотя бы за достаточно хорошее знание терминологии, чтобы следовать указаниям. Если он действует согласно письменной инструкции по эксплуатации, то мы считаем его дополнительной заслугой умение читать. Но мы ставим ему в заслугу "умение работать с оборудованием" только в том случае, если он делает это без  подсказки, хотя он, возможно, достиг этого подражанием или при помощи устных или письменных инструкций. А максимум похвал он получает, если обнаруживается, что он может пользоваться оборудованием вообще без посторонней помощи, ведь тогда он ничем не обязан никакому инструктажу когда бы то ни было; его поведение уже полностью сформировано относительно неприметными факторами подкрепления, являющимися свойствами самого оборудования, которые теперь стали делом прошлого.

Подобные примеры можно обнаружить и в речевом поведении. Мы даём положительное подкрепление речевой деятельности  людей - мы платим им за чтение вслух, за чение лекций, за исполнение ролей в фильмах и театрах - но при этом мы похвалой даём подкрепление за то, что озвучивается, а не за само говорение. Предположим, кто-то делает важное заявление. Мы считаем его заслугу минимальной, если он просто повторяет то, что только что сказал другой оратор. Если он читает по бумаге, то мы оцениваем его заслуги немного повыше - в частности, "знание, как читать." Если он "говорит по памяти," то есть когда не обнаруживается действия никакого стимула во время речи, то мы ставим ему в заслугу уже "знание сути заявления." А вот если оказывается, что содержание заявления является его "оригинальным творчеством", в котором нет ничего заимствованного из речевого поведения кого-либо другого, то это считается максимально возможной заслугой.

Мы хвалим исполнительного ребенка больше, чем такого, которому приходится напоминать об обязанностях, потому что напоминания - это самая очевидная особенность временнЫх факторов подкрепления. Мы больше уважаем человека, умеющего считать "в уме", чем того, кто делает те же вычисления на бумаге, потому что стимулы, управляющие последовательными шагами выполнения арифметических действий, очевидны на бумаге. Физик-теоретик пользуется бóльшим уважением, чем физик-экспериментатор, поскольку деятельность последнего безусловно зависит от лабораторных наблюдений и экспериментов. Мы больше хвалим тех, кто ведет себя хорошо без присмотра, чем тех, кто нуждаются в присмотре, а также тех, кто свободно говорит на иностранном языке, чем тех, кому приходится заглядывать в грамматику и словарь.

Мы признаём эту любопытную зависимость похвальности действий от незаметности управляющих ими условий, когда мы скрываем это управление, чтобы избежать неуважения или претендовать на уважение, которого на самом деле не заслуживаем. Генерал делает все возможное, чтобы сохранить своё достоинство, когда его везут в джипе по пересеченной местности, а флейтист продолжает играть, несмотря на то, что муха ползает по его лицу. Мы боимся чихнуть или рассмеяться в торжественных случаях, а после того, как сделаем глупый промах, пытаемся делать такой вид, как будто мы его не сделали. Мы терпим боль, не морщась, мы едим воспитанно, хотя и голодны, мы без суеты и спешки берем со стола деньги, выигранные в карты, и мы рискуем обжечься, медленно проглатывая горячее блюдо. (Д-р Джонсон взбунтовался против этого: выплюнув полный рот горячего картофеля, он крикнул своим изумленным сотрапезникам: "Только дурак проглотил бы это!") Иными словами, мы избегаем ситуаций, угрожающих нашему достоинству.

Мы стараемся производить хорошее впечатление, маскируя или пряча факторы, управляющие нашим поведением. Диктор телевидения читает текст с листа, который находится за камерой, и преподаватель заглядывает тайком в свой конспект; нам кажется, что оба говорят по памяти или экспромтом, тогда как на самом деле (что гораздо менее похвально) они читают шпаргалки. Мы стараемся создать "выгодное впечатление", выдумывая менее настоятельную причину нашего поведения. Мы пытаемся "не ударить в грязь лицом", приписывая свое поведение ложным - менее очевидным или менее вынуждающим причинам, делая вид, например, будто нам в противном случае ничего не грозит. По примеру "святого" Иеронима, мы делаем добродетель из необходимости, делая то, что мы вынуждены делать, но делая вид, как будто мы вольны не делать этого. Мы скрываем принуждение, делая больше, чем требуется: "Если кто-то заставляет вас идти одно поприще, идите с ним два." Мы стараемся избежать позора из-за предосудительного поведения, утверждая, что его вызвали непреодолимые причины; Шодерло де Лакло заметил в повести Опасные связи, что "женщина должна иметь оправдание того, что отдалась мужчине. Что может быть лучше в этой ситуации, чем делать вид, что уступаешь сильному?"

СКИННЕР: ПРЕВЫШЕ СВОБОДЫ И ЧЕСТИ. ГЛАВА 3 - 2

--2

Иллюстрация Г. Росса к "Рубайяту" Омара Хайяма

"Мы укрепляем нашу репутацию, ставя себя в ситуации, в которых люди обычно ведут себя недостойно, но при этом  воздерживаясь от недостойного поведения. Мы ищем условия, при которых определенное поведение получает положительное подкрепление, а затем отказываемся вести себя так; мы заигрываем с искушениями, как аскет в пустыне, выпячивающий до максимума добродетельность своего "умерщвления плоти", устраиваясь так, чтобы поблизости были красивые женщины и вкусная еда. Мы продолжаем бичевать себя, уподобляясь флагеллантам, когда мы могли бы легко прекратить это, или выбираем судьбу мученика, когда мы могли бы её избежать.

Когда мы стараемся щадить честь (и самолюбие) других, мы пытаемся затушевать очевидность причин их поведения. Мы прибегаем к мягким увещеваниям, а не к наказаниям, потому что условное положительное подкрепление менее бросается в глаза, чем безусловное, и уклонение более похвально, чем бегство. Зная, что намёка будет достаточно, мы даем студенту его, а не выдаем ему готовый ответ, который от этого не был бы ему зачтен. Мы всего лишь предлагаем или советуем, а не приказываем. Мы даем разрешение тем, кто наперекор всему намерен вести себя неподобающим образом, подобно епископу, который, будучи главой на званом обеде, воскликнул: "Те, кому надо курить, пусть курят." Мы помогаем людям сохранить лицо, соглашаясь с их объяснениями своего поведения, сколь бы маловероятными они ни были. И мы испытываем порядочность людей, давая им шанс вести себя непорядочно. У Чосера (в "Кентерберийских рассказах") терпеливая Гризельда доказала верность мужу, противостоя тем потрясающим возможностям изменить ему, которые он ей дал.

Конечно, воздавать похвалу в обратной пропорции к весомости причин, управляющих поведением, может быть просто результатом хорошего воспитания. Мы расчетливо используем наши возможности. Нет смысла одобрять человека за то, что он намерен делать в любом случае, и мы оцениваем шансы этого, исходя из доступной нам информации. И мы наверняка будем хвалить человека, если мы знаем, что нет другого способа добиться от него желаемого, и что у него нет никаких других причин вести себя по-другому. Мы не будем хвалить, зная, что похвала ничего не изменит. Мы не тратим похвал на рефлексы, потому что оперантным подкреплением усилить их очень трудно, а зачастую вообще не возможно. Мы не благодарим за то, что было сделано случайно. Мы также воздерживаемся от благодарности, если её выразит кто-то другой. Например, мы не благодарим людей за раздачу милостыни, если они заранее раструбили об этом, поскольку "они уже получили награду свою." (Рациональное использование ресурсов часто яснее видно в отношении наказаний. Обычно не наказывают тогда, когда это не вызовет никаких изменений поведения, например, если проступок совершен случайно или же умственно отсталым или психопатом).

Хорошим воспитанием можно также объяснить то, почему мы не хвалим людей, которые очевидно усердствуют только ради похвалы. Поступок заслуживает похвалы, только если он нечто больше, чем просто похвален. Если те, кто усердствует ради похвалы, не делают сверх того ничего полезного, то хвалить их совершенно напрасно. Такая похвала может даже повредить действию других факторов подкрепления; спортсмен, который стремится "сорвать аплодисменты", который "играет на публику", менее чувствительно реагирует на факторы подкрепления, заложенные в самой игре.

Очевидно, что мы заинтересованы в разумном применении, называя награды и наказания заслуженными или незаслуженными и справедливыми или несправедливыми. Нам важно то, что человек действительно "заслуживает" или, как это растолковывают словари - то, на что он "по праву достоин, или что по справедливости полагается, на что можно претендовать по праву за совершенные дела или проявленные качества." Слишком щедрая награда больше, чем это необходимо для поддержания желательного поведения. Особенно несправедлив тот случай, когда не было сделано вообще ничего, чтобы заслужить награду, или когда то, что было сделано на самом деле, заслуживает наказания. Слишком тяжелое наказание также несправедливо, особенно тогда, когда человек ничего не сделал, чтобы заслужить его, или когда он вел себя хорошо. Несоразмерные последствия действий вредны и могут вызвать проблемы; например, везение часто делает людей ленивыми, а невезение часто губит усердных. (В данном случае положительное подкрепление вовсе не обязательно дают другие люди. Удачи и неудачи создают проблемы, когда они "объективно" незаслуженны.)

Мы стараемся поправить "неправильные" факторы подкрепления, когда говорим, что человек должен "быть благодарен" своей удаче. Этим подразумевается, что он должен и далее продолжать действовать таким же образом, потому что он за это уже получил достаточно подкрепления. В самом деле, распространено мнение, что человек способен ценить вещи только тогда, когда он действительно их заработал. [Этимология слова "ценить" очень важна. Оценить поведение человека -  это значит определить его ценность. "Ценить" и "уважать" - близкие по смыслу слова. Мы ценим поведение в смысле оценки целесообразности дать ему (положительное) подкрепление. Мы его уважаем, просто обратив на него внимание. (По-польски "увага" значит: "внимание" - примечание behaviorist-socialist.) Таким образом, мы уважаем достойного противника в том смысле, что его сила заслуживает внимания. Человек добивается уважения, завоевывая внимание, и мы нисколько не уважаем тех, кто "недостоин нашего внимания." Мы, несомненно, обращаем особое внимание на те вещи, которые мы уважаем и ценим, но при этом мы не обязательно устанавливаем их цену].

Однако существует нечто бóльшее, чем воспитанность или подобающая оценка подкрепителей, в нашем отношении к достоинству или ценности. Мы не только хвалим, благодарим, одобряем или аплодируем человеку, мы ещё и "восхищаемся" им, а это слово близко по значению к "изумляться" или "поражаться." Мы благоговеем перед необъяснимым, и поэтому вовсе не удивительно, что нам свойственно восхищаться поведением тем сильнее, чем менее мы его понимаем. И, конечно, то, что мы не понимаем, мы приписываем "свободной личности". Трубадур средневековья, распевавший свою поэму,  должен был казаться одержимым (да и сам он призвал музы, чтобы они вдохновили его), подобно тому, как современный актер, говорящий по памяти слова своей роли, кажется одержимым действующим лицом пьесы, которое он исполняет. Боги вещали устами оракулов и жрецов, которые декламировали священные книги. У интуитивных математиков идеи появляются загадочным образом в ходе бессознательных процессов мышления, и такими восхищаются больше, чем математиками, деятельность которых состоит из логически обоснованных шагов. Творческий гений художника, композитора или писателя кажется сверхъестественным.

Нам кажется, что мы столкнулись с чудом, когда мы восхищаемся таким поведением, потому что мы не видим возможности дать ему подкрепление каким-нибудь иным способом. Мы можем принудить солдат рисковать жизнью, или щедро платить им за это, но ни в том, ни в другом случае мы не можем ими восхищаться. А вот побудить человека рисковать своей жизнью, когда он это не "обязан", и когда за это нет никакого очевидного вознаграждения, то тут уместно только восхищение. Разница между выражением восхищения и изъявлением благодарности ясна: мы восхищаемся поведением, на которое даже восхищение не может повлиять. Мы можем называть научные открытия, произведения искусства, музыку или книги восхитительными, но лишь в такое время или таким образом, что мы не можем повлиять на ученого, художника, композитора или писателя, хотя нам следует также выразить благодарность и предложить иное воздаяние, если это возможно. Мы восхищаемся дарами наследственности -  физической красотой, ловкостью или доблестью народа, семьи или отдельного человека - однако без намерения изменить их. (Восхищение может со временем изменить наследственность, изменив её искусственной селекцией, но в гораздо бóльшем временнóм масштабе).

То, что можно назвать защитой чести, имеет много общих черт с борьбой за свободу. Прекращение положительного подкрепления имеет отрицательное действие, и когда люди лишены благодарности или восхищения, или даже просто возможности благодарности или восхищения, они отвечают соответствующим образом. Они убегают от тех, кто лишает их этого или нападают на них, чтобы ослабить их эффективность. Литература чести выявляет тех, кто вредит человеческому достоинству; она описывает приёмы, которые они используют, и рекомендует необходимые меры противодействия. Подобно литературе свободы, она не уделяет много внимания просто уклонению от них, по-видимому потому, что учить этому излишне. Вместо этого она концентрирует внимание на ослаблении тех, кто вредит достоинству других. Эти меры редко столь же насильственны, как те, которые рекомендуются в литературы свободы - вероятно потому, что утрата чести обычно менее неприятна, чем боль или смерти. Они часто являются по сути словесным протестом; мы реагируем на тех, кто лишает нас должного достоинства, протестуя, противодействуя, или осуждая их и их действия. (Чувство, которое свойственно человеку, когда он протестует, обычно называют обидой, смысл которой определяется как "выражение возмущенного недовольства", но мы протестуем не потому, что мы ощущаем обиду. Мы протестуем и чувствуем обиду одновременно, потому что нас лишили возможности быть объектом восхищения или благодарности.)

Большая часть литературы достоинства занимается вопросами справедливости и соразмерности наград и наказаний. И свобода, и честь остаются под угрозой, пока наказание считается целесообразным. Экономика внесла в эту литературу принцип определения справедливой цены или справедливого воздаяния. Первый протест ребенка: "Это несправедливо", как правило, относится к размеру вознаграждения или наказания. Здесь мы имеем дело с той частью литературы достоинства, которая протестует против посягательств на достоинство личности. Индивид протестует (и при этом чувствует возмущение), когда его излишне притесняют, строят ему козни, помыкают им, вынуждают работать с неисправными инструментами, издеваются при помощи якобы невинных шуток, или заставляют вести себя унизительно, например в тюрьме или концлагере. Он протестует и возмущается, когда власть выдумывает какую-либо ненужную управленческую меру. Мы оскорбляем его, предлагая заплатить за услуги, которые он оказал безвозмездно, потому что этим мы инсинуируем, что у него куда меньше щедрости или великодушия. Ученик протестует, если мы подсказываем ему ответ, который он сам знает, потому что этим мы уничтожаем его шанс получить хорошую оценку за знание этого. Давая святоше доказательство существования бога, мы уничтожаем его притязания на безусловную веру. Мистики гнушаются ортодоксами, ведь любители разводить антиномии (отрицание универсальности моральных принципов) считают, что вести себя хорошо, следуя заповедям - отнюдь не истинная добродетель. Гражданские права не так-то легко защищать перед лицом полиции. Требовать от гражданина принять присягу верности - значит уничтожить определенную часть его лояльности, которой он в противном случае мог бы гордиться, поскольку впоследствии любое лояльное поведение может быть приписано принятию присяги.

Художник протестует (и возмущается), когда ему говорят, что он рисует картины, которые хорошо продаются, а литератор - что он пишет на заказ, или политик - что он поддерживает законодательную инициативу, чтобы залучить избирателей. Мы склонны возражать (и возмущаться), когда нам говорят, что мы подражаем человеку, которым восхищаемся, или всего лишь повторяем то, что где-то слышали или прочли в книгах. Мы протестуем против (и возмущаются) любого предположения о том, что отрицательные последствия, вопреки которым мы ведём себя достойно, незначительны. Соответственно, мы возражаем, когда нам говорят, что гора, на которую мы собираемся подняться, на самом деле пустячная; что враг, на которого мы собираемся напасть, на самом деле не силён; что работа, которую мы делаем, на самом деле нетрудная; или, - как писал Ларошфуко - что мы ведем себя хорошо, потому что не имеем силы характера, чтобы вести себя плохо. Когда П. В. Бриджмен утверждал, что ученые особенно склонны признавать и исправлять свои ошибки потому, что в науке любая ошибка будет вскорости обнаружена кем-то другим, то ему дали понять, что он бросает вызов добродетели ученых.

Время от времени казалось, что прогресс в прикладной физике и биологии угрожает ценностям или достоинству людей - это когда они сокращали возможности получать благодарность или вызывать благоговение. Медицинская наука сократила необходимость молча терпеть боль и возможность вызывать этим восхищение. Для зданий, построенных согласно нормам противопожарной безопасности, не нужны отважные пожарные, для безопасных судов - отважные моряки, а для безопасных самолетов - отважные пилоты. Современное животноводство не нуждается в услугах Геракла (намек на очистку Авгиевых конюшен - примечание behaviorist-socialist.) Когда больше не требуется изматывающей и опасной работы, трудолюбивые и храбрые люди начинают казаться глупцами.

В этом вопросе литература достоинства вступает в конфликт с литературой свободы, которая ратует за сокращение отрицательных факторов в повседневной жизни, чтобы поведение было менее трудным, опасным или болезненным; однако забота о достоинстве личности иногда торжествует над освобождением от действия отрицательных стимулов. Пример тому - это когда совершенно независимо от медицинской стороны дела, обезболивание родов не столь охотно принимается, как обезболивание при лечении зубов. Военный эксперт Дж.Ф.Ц. Фуллер писал: "Самые высокие военные награды даются за храбрость, а не за ум, и внедрение любого нового вида оружия, которое сильнее индивидуальной доблести, наталкивается на сопротивление." Некоторые устройства, снижающие затраты труда, по-прежнему отвергаются на том основании, что они снижают ценность продукции. Говорят, что пильщики вручную были против введения лесопилок и уничтожали их, потому что их рабочие места оказались под угрозой, но ещё важнее было то, что лесопилки снизили ценность их труда, уменьшив цены на пиленые доски. Однако в этом конфликте свобода, как правило, побеждает достоинство. Людьми восхищаются, когда они подвергают себя опасностям, тяжелому труду и страданиям, но почти каждый готов отказаться от такой чести.

Но технологии поведения приходится намного труднее, чем технологиям, созданным физикой и биологией, поскольку она угрожает слишком многим таинственным свойствам души. Алфавит был великим изобретением, которое позволило людям сохранять и передавать записи речевого поведения и легко учиться тому, что прежде давалось нелегко - то есть учиться по книгам, а не в непосредственном и, возможно, опасном столкновении с реальным миром. Но до того, как люди поняли необычайные преимущества возможности учиться на опыте других, кажущееся аннулирование личного опыта считалось нежелательным. В диалоге Платона "Федр" египетский царь Тамус аргументирует это так, что те, кто учатся по книгам, обладают лишь видимостью мудрости, а не самой мудростью. Просто прочесть что-то написанное куда менее похвально, чем высказать то же самое "по наитию". Человек, который читает книгу, кажется всезнайкой, но тем не менее, согласно Тамусу, он "ничего не знает". И когда текст используется, чтобы помочь памяти, Тамус утверждал, что память будет деградировать от неупотребления. Читать менее похвально, чем декламировать по памяти. Технология поведения имеет в запасе много других способов, которые, уменьшая потребность в изнурительной, мучительной и опасной работе, уменьшают возможности быть объектом восхищения. Логарифмическая линейка, арифмометр и компьютер являются врагами арифметики в уме. Но и здесь преимущества освобождения от отрицательных стимулов могут компенсировать утрату восхищения.

Может показаться, что за исключением технических приложений, нет преимуществ, компенсирующих умаление достоинства или чести по вине фундаментального научного анализа (поведения). Однако суть научного прогресса такова, что функции автономной личности ("души") отпадают одна за другой по мере всё лучшего понимания роли окружающей среды. Научная концепция кажется унижающей личность, потому что в конце концов не останется ничего, что можно поставить в заслугу автономной личности. А что касается благоговения в смысле изумления, то поведение, которым мы восхищаемся - это поведение, которое мы пока не можем объяснить. Наука, естественно, стремится к наиболее полному объяснению такого поведения; её целью является развенчание всяческих "чудес". Защитники достоинства могут протестовать, но этим они лишь задерживают достижения, за которые в традиционных условиях человек получил бы наибольшую благодарность и максимум восхищения.

Мы признаем достоинство и честь человека, когда мы хвалим его на то, что он сделал. Количество получаемой им похвалы обратно пропорционально очевидности причин его поведения. Если мы не знаем, почему человек поступает именно так, мы приписываем причину его поведения ему самому. Мы сами стараемся получить дополнительную похвалу для себя самих, скрывая причины того, почему мы ведем себя именно так, или утверждая, что действуем в силу менее весомых причин. Мы избегаем ущерба для достоинства других людей, незаметно манипулируя ими. Мы восхищаемся людьми в меру нашей неспособности объяснить причины их поведения, а слово "восхищаться" близко по значению к слову "изумляться." То, что можно назвать литературой достоинства, озабочено обеспечением должного воздаяния. Она может протестовать против достижений в области технологии, в том числе и технологии поведения, потому что они уменьшают возможности быть объектом восхищения, а также против фундаментального анализа поведения, поскольку он предлагает альтернативное объяснение поведения, заслуга за которое ранее приписывалась индивидам. Эта литература, таким образом, стоит преградой на пути дальнейших достижений человечества."

МЕНТАЛИСТСКО-КОГНИТИВИСТСКАЯ БЕЛИБЕРДА НЕКОЕГО ВАДЖРЫ

(Краткий отклик на статью "Как США превращают Русь в белую «Руанду». Часть первая", опубликованную здесь: http://anna-news.info/node/33648 , источник здесь: http://www.regnum.ru/news/polit/1916816.html )

--

Извините, но это ПОЛНАЯ ЧЕПУХА. Причем с самой первой строчки (цитирую): "Любая социальная общность обладает коллективной психикой, в рамках которой одни индивиды заражают (индуцируют) своими смыслами, эмоциями и психическими состояниями других. Так люди взаимодействуют друг с другом в обществе, оказываясь в состоянии психосоматического резонанса."

У меня сейчас не хватает времени, чтобы подробно разбирать этот бредовый опус, но надеюсь вскоре сделать это на моём сайте : http://behaviorist-socialist-ru.blogspot.de/ . Пока же советую ANNA-news вместо этой ерунды выкладывать главы из тоненькой книжицы, написанной более 100 лет назад: Густав Ле Бон "Психология масс" или "Психология толпы" - должна быть в русском в Интернете.

Моя критика вкратце, тезисно:

-- Человек - общественное животное, а "трезвомыслящий индивидуалист" - это ущербная идеологическая фикция (хотя бы потому, что он по определению противостоит всем остальным людям как "конкурентам"). Индивидуализм не "разумен", а иррационален;

-- Массовое "безумие" - не инфекция, а всегда результат кропотливой работы манипуляторов, использующих оперантное положительное подкрепление. Людей это "массовое безумие" не ужасает, а привлекает! - Почему?

-- Потому, что люди в буржуйском обществе - одиночки ("отчужденные" друг от друга), и лишь принадлежность (часто - воображаемая) к некоей общности (футбольных фанатов, верующих в церкви или мечети, фашистов на факельном шествии) внушает им уверенность в себе, в своих силах, и забвение личных невзгод, что само по себе является сильнейшим положительным подкрепителем - "воодушевителем" продолжать фанатствовать, молиться (мусульманам - пять раз в день!!!) или фашиствовать, как на Куликовом поле в Одессе;

-- Этой общности вдалбливается примитивная "идеология" - то есть директивы человеческому стаду, подслащенные демагогической лестью толпе;

-- Проблема России: западной пропагандой и либерастчиной социалистический поведенческий шаблон образования народной общности полностью уничтожен. Люди (и прежде всего молодёжь) отданы на поругание западным и русофобским медиальным манипуляторам. Буржуйское антиобщество неспособно создать полноценную народную, истинно солидарную общность. (Например: мошенническая затея хитрож.пого Михалкова создать "расейский" эрзац-МакДональдс!!!)

-- Итак задача: создание не фальшивой, а истинно солидарной народной общности равных сограждан, без религиозного и националистического дурмана. Разумеется, в виде бихевиористского социализма, методами оперантной социальной инженерии.

Точка (на сегодня по этой теме).

СКИННЕР: ПРЕВЫШЕ СВОБОДЫ И ЧЕСТИ. ГЛАВА 2 - 1

Предлагаю вашему вниманию мой перевод 2-й главы опубликованной в 1971 году книги профессора Б.Ф. Скиннера "Превыше свободы и чести" - B.F. Skinner, "Beyond Freedom and Dignity". Тема 2-й главы - свобода, и я просто не могу не процитировать то марксистское "определение свободы", которое моему поколению пришлось бесконечно повторять сначала на уроках, а потом на семинарах и лекциях по "общественным дисциплинам" в советское время. Оно гласит:

"Свобода - это осознанная необходимость".

Звучит мудренó, но внутренне с таким определением ни один нормальный человек не может согласиться. Ведь если рассуждать по-простому, то свобода - это возможность беспрепятственно делать то, что хочешь, и отсутствие принуждения делать то, что не хочешь. Согласны?

Так откуда же марксизм взял такое заведомо ложное (и притом омерзительное) определение свободы? Да от пустобрёха Гегеля, который был знаменит такими нелепыми фразами. Вот ещё одна фраза из его репертуара:

"Всё разумное - действительно, и всё действительное - разумно."

Если вы в разговоре выскажете такую фразу, то ваши собеседники очень странно посмотрят на вас, а потом заглазно скажут: "Бедняга, у него поехала крыша..."

Однако у Гегеля такие безумные фразы были так сказать "перлами премудрости", которые попросту бросались в глаза в бесконечной зануднейшей схоластической словесной каше его философской системы рационалистического "объективного идеализма". Каша эта представляет собой хитросплетение параноидальных аргументов "от диалектики", которые на основании психопатического тезиса о "единстве и борьбе противоположностей" давали Гегелю возможность "логически" доказывать, что мещанская серость - это гениальность, или что свобода - это рабство. В заумных представлениях Гегеля ход мировой истории представлял собой не что иное, как постепенное воплощение воли бога, или как он его называл, "мировой идеи", в нашем греховном мире. И Гегель делал назидательный вывод, что подчинение этой воле - дескать, и действительно, и разумно, и даёт свободу...

И вот великий филозоф Гегель, преисполненный нестерпимой учености, смотрит на наш мир - и вдруг видит в нём воплощение "мирового духа". И не в ком-нибудь, а в Наполеоне I. Он так это и написал в письме некоему Нитгаммеру (цитирую по статье Арсения Гулыги "Мировой дух верхом на коне", сборник "Прометей" № 8, Москва, 1971 г.):

"Я видел императора, эту мировую душу, в то время, когда он проезжал по городу на рекогнесцировку. Испытываешь поистине удивительное чувство, созерцая такую личность, которая восседает здесь верхом на коне и отсюда повелевает миром."

Нет, ну каково лакейское восторженное пресмыкательство перед завоевателем? В наше время на такое лизание солдатских сапог (теперь уже не наполеоновской, а пиндосской армии) способны лишь либерасты, вконец одураченные западной пропагандой...

--

Первая битва, в которой Наполеон не смог победить (в основном - русских): битва 1807 года под Пройсиш-Эйлау в восточной Пруссии, в результате которой Наполеон окончательно завоевал Пруссию.

Конечно, нам, знающим, чем закончились потуги Наполеона повелевать миром - разгромом его армии в России - такое мнение Гегеля о Наполеоне по всей очевидности покажется не только наивным, но и безумным. Я не упоминал бы об этом курьёзе, но вот беда: гегельянский идеализм пустил в России глубокие ядовитые корни, которые особо губительное действие оказывают на интеллигентную публику - так называемых "креаклов". Креаклы не только не хотят сами трезво смотреть на действительность, но и пытаются охмурить своими прозападными мифами (надутыми им в уши западной медиальной пропагандой) остальную публику. В результате такого некритического сотворения кумиров мы имеем с одной стороны культ либерастов - дикарей, обожествляющих Запад и добровольно ставших презренными холуями США, а с другой стороны - якобы "патриотический" культ, в котором одни на пьедестал "мирового духа" тащат Сталина, а другие - Николашку II Кровавого. Но и то, и другое - ретроградные иллюзии, заводящие в тупик.

--

Устраивать культ какого-нибудь воплощения "мирового духа" - это значит губить и себя, и страну в целом. Для того, чтобы действительно наладить счастливую жизнь в стране, надо сделать так, чтобы действительно свободные, добровольные действия каждого приносили максимум пользы для всего общества. Бихевиористский анализ поведения показывает, что люди добровольно делают массу таких замечательных дел, если за это немедленно получают положительное подкрепление (вознаграждение, похвалу и т.п.). Оперантное кондиционирование, вырабатывающее желание и привычку к общественно полезной деятельности при помощи эффективных схем положительного подкрепления желательных актов поведения, и является тем единственным практически выполнимым и очень надежным методом достичь того, чтобы людям хотелось делать "необходимое, действительное и разумное" и ощущать при этом полную свободу.

Разумеется, для этого необходима громадная работа социальной инженерии по созданию соответствующей скоординированной системы общественных и межличностных отношений, функцию которых традиционно и притом совершенно неудовлетворительно пытались (и продолжают пытаться и поныне) выполнять законы, нормы этики и морали, традиции и даже религиозные заповеди.

Ну а пока суд да дело, предлагаю прочесть, что написал о свободе проф. Скиннер, чтобы быть "внутренне" готовым к участию в построении социалистического общества бихевиористскими технологиями управления поведением.

*  *  *

"Глава 2: Свобода

Почти все живые существа активно действуют, чтобы освободиться от влияния чего-то вредного. Некоторая свобода достигается при помощи сравнительно простых форм поведения, называемых рефлексами. Человек чихает и тем освобождает свои дыхательные пути от чего-то раздражающего. Рвотой он освобождает свой желудок от неперевариваемой или ядовитой пищи. Он отдергивает назад руку, избавляя её от контакта с острым или горячим предметом. Но и более сложные формы поведения действуют точно так же. Если человека попытаются связать, то он будет "отчаянно" бороться и пытаться вырваться на свободу. При виде опасности люди убегают или нападают на её источник. Такое поведение, по-видимому, получило эволюционное развитие из-за его ценности для выживания; оно является такой же обязательной частью того, что мы называем генетическим фондом человеческого рода, как дыхание, потение и пищеварение. А при помощи кондиционирования такое поведение может быть выработано и в отношении совершенно новых объектов, которые заведомо не играли никакой роли в эволюции. Это, разумеется, лишь незначительные частные случаи борьбы на свободу, но они имеют большое значение. Мы не можем приписать их какой-то воображаемой "любви к свободе"; они - просто формы поведения, которые оказались полезными в уменьшении различных опасностей для индивидов и, следовательно, для всего биологического вида в процессе эволюции.

Гораздо более важную роль играет поведение, которое ослабляет вредные стимулы совершенно иначе. Оно приобретается не в виде условных рефлексов, а как продукт другого процесса, называемого оперантным кондиционированием (обусловливанием). Если акт поведения имеет положительное последствие, то вероятность того, что этот акт произойдет снова, возрастёт; последствие, имеющее этот эффект на поведение, называют подкреплением. Например, еда - это подкрепление для голодного организма; любое конкретное действие, совершаемое организмом, которое сопровождается получением пищи, скорее всего, будет совершено снова и снова, пока организм голоден. Некоторые (из оперантных) стимулов называются отрицательным подкреплением; любой акт поведения, который уменьшает интенсивность такого стимула (или вообще прекращает его действие), скорее всего, будет совершаться при повторном действии этого стимула. Например, если человек оказывается под палящим солнцем, то он уходит в тень, и, скорее всего, снова будет уходить в тень, если попадёт под палящее солнце. Снижение температуры подкрепляет поведение, которым оно "обусловлено", то есть, поведение, следствием которого оно является. Оперантное обусловливание (кондиционирование) наблюдается также и в том случае, когда человек просто избегает жаркое солнце, т.е. когда он, грубо говоря, избегает угрозы палящего солнца.

Отрицательные подкрепители называют также "отвращающими" в том смысле, что "отвратительны" для организма. Этот термин указывает на пространственное удаление - будь то отталкиванием или бегством - от подкрепителя, но здесь важно именно отношение во времени. В стандартной аппаратуре, используемой для изучения этого процесса в лаборатории, выбранный произвольно акт поведения слабляет отвращающий стимул или прекращает его. Большая часть материальной культуры (технологии) является результатом этой своеобразной борьбы за освобождение. На протяжении веков методом проб и ошибок люди создавали мир, в котором они становились относительно свободны от многих видов опасностей и вредных воздействий - экстремальных температур, источников инфекции, тяжелого труда, опасностей, и даже тех незначительных отрицательных подкрепителей, которые называются дискомфортом.

Бегство и избегание играют гораздо более важную роль в борьбе за свободу, когда вредящие воздействия - дело рук других людей. Другие люди могут быть отвратительны так сказать, непреднамеренно: они могут быть грубы, агрессивны, надоедливы или просто источники инфекции, и от них, соответственно, убегают или просто сторонятся. Но они также могут быть очень даже преднамеренно отвратительны, то есть могут отвратительно относиться к другим людям из-за последствий такого своего отношения. Например, надсмотрщик понуждает раба работать, стегая его плетью, когда тот прерывает работу; возобновляя работу, раб избегает порки (и, кстати, положительно подкрепляет поведение надсмотрщика - понуждать к работе при помощи кнута). Родители ворчат на ребенка, пока он не выполнит то, что они требуют; выполнив требуемое, ребенок избегает дальнейшего ворчания (и этим подкрепляет ворчание родителей). Шантажист угрожает разоблачением, если жертва не заплатит ему; заплатив, жертва избавляется от угрозы шантажа (и этим подкрепляет саму практику шантажа). Учитель угрожает телесными наказаниями и неудовлетворительными оценками, пока ученики не выразят почтительное внимание; почтительное внимание учеников позволяет им избежать угрозы наказания (и подкрепляет грозящее поведение учителя). В той или иной форме управление поведением при помощи преднамеренного отрицательного подкрепления является сутью большинства социальных отношений - в этике, религии, государственном управлении, экономике, образовании, психотерапии и семейной жизни.

Человек избегает или устраняет карающее поведение в отношении себя, поступая таким образом, что это даёт (положительное) подкрепление тем, кто преследует его карами, пока не добьются желаемого. Но избежать этого можно и другими путями. Например, человек может просто убежать и стать недосягаемым. Он может бежать из рабства, эмигрировать или скрыться от государственных чиновников, дезертировать из армии, стать вероотступником, прогульщиком, уйти из дома, или выпасть из рамок обыденности - как бродяга, отшельник или хиппи. Такое поведение является столь же закономерным результатом карающего поведения, как и то поведение, которого хотели добиться при помощи кар. Это последнее тогда можно добиться только при помощи более жёстких требований или использованием более сильных отвращающих стимулов.

Другой аномальный способ избежать отрицательные стимулы - это борьба против тех, кто создает ситуацию отрицательного подкрепления, чтобы ослабить или уничтожить их. Мы можем бороться с теми, кто угнетает или раздражает нас, как мы боремся с сорняками в саду, и опять-таки борьба за свободу главным образом направлена против тех, кто преднамеренно манипулирует другими - против тех, кто применяет отрицательное подкрепление против других, чтобы заставить их вести себя определенным образом. Например, ребенок может взбунтоваться против родителей, граждане могут свергнуть правительство, еретик может реформировать религию, ученик может напасть на учителя или заниматься вандализмом в школе, и асоциальные элементы могут заниматься разрушением общественных норм.

Вполне возможно, что в человеке генетически заложен этот вид борьбы за свободу: подвергаясь действию отрицательных подкрепителей, люди склонны действовать агрессивно и получают положительное подкрепление при виде ущерба, нанесенного своей агрессивностью. Обе тенденции, очевидно, давали эволюционные преимущества, и это можно легко продемонстрировать опытом. Если двум организмам, которые сосуществуют мирно, дать болезненные удары электричеством, то они сразу же начинают характерные агрессивные действия по отношению друг к другу. Агрессивное поведение не обязательно будет направлено на фактический источник отрицательных стимулов; оно может быть "перенесено" на любой другой подходящий объект или человека. Вандализм и бунт часто представляют собой формы агрессии, не ориентированной или неверно направленной. Организм, которому причинена боль, будет, кроме того, по возможности действовать так, чтобы получить доступ к другому организму, на который можно будет агрессивно подействовать. Степень того, насколько человеческая агрессия является проявлением врожденных тенденций, не ясна, а многие из способов, которыми люди нападают на преднамеренных манипуляторов, чтобы таким образом ослабить или уничтожить их воздействие, вполне очевидно являются результатом научения.

То, что можно назвать "литература свободы", написана для того, чтобы побудить людей бороться против тех, кто пытается управлять ими при помощи отрицательных подкрепителей, чтобы избавиться от них. Содержанием этой литературы является философия свободы, однако "философия" принадлежит к числу тех внутренних "причин", которые надо подвергать критическому разбору. Мы говорим, что человек ведет себя так, а не иначе потому, что у него такая философия, но мы строим догадки об этой философии, исходя из его поведения и, следовательно, не должны использовать её в качестве сколь-нибудь удовлетворительного объяснения, по крайней мере, пока она сама сперва не получит объяснения. Но с другой стороны литература свободы имеет простую объективную цель. Она состоит из книг, брошюр, прокламаций, речей и других произведений словесности, имеющих целью побудить людей действовать так, чтобы освободиться от различных видов принуждения. Она не учит философии свободы, а побуждает людей к действию.

Эта литература часто указывает на те вызывающие отвращение условия принуждения, в которых живут люди, при этом, возможно, противопоставляя их условиям в более свободном мире. Она, таким образом, делает существующие условия более невыносимыми, "преумножая страдания" тех, кого она пытается спасти. Она также указывает на тех, от кого надо бежать, и тех, чью власть надо ослабить сопротивлением. Типовые злодеи этой литературы: диктаторы, священники, генералы, капиталисты, учителя-садисты и властные родители.

Эта литература также предписывает образ действий. Она весьма мало внимания уделяет бегству, возможно, потому, что таковой совет излишен; вместо этого она делает упор на то, как можно ослабить или уничтожить угнетающую власть. Диктаторов надо свергать, изгонять или убивать. Легитимность правительства подвергается сомнению. Способность церквей и сект служить посредником со сверхъестественными силами оспаривается. Надо организовывать забастовки и бойкоты, чтобы ослабить экономическую власть капиталистов, которая служит опорой порядка, основанного на угнетении. Аргументация подкрепляется призывом людей к действию; при этом описываются возможные результаты и приводятся успешные примеры - по образцу рекламных "свидетельств", ну и так далее.

Угнетатели, конечно, не остаются в бездействии. Правительства делают бегство невозможным, запрещая выезд за границу или строго наказывая или даже бросая беглецов в тюрьму. Они препятствуют тому, чтобы оружие и другие инструменты власти попали в руки революционеров. Они уничтожают литературу свободы в письменной форме и сажают в тюрьму или убивают тех, кто распространяет её в устной форме. Чтобы быть успешной, борьба за свободу должна усиливаться.

Вряд ли можно сомневаться в важности литературы свободы. Без её помощи или содействия люди смиряются с условиями отрицательного подкрепления самым невероятным образом. Это верно даже в тех случаях, когда такие условия отчасти вызваны природными условиями. Дарвин обнаружил, например, что огнеземельцы по всей видимости не делают никаких усилий, чтобы защитить себя от холода. Их одежда была очень незначительной, причем они почти не использовали её для защиты от непогоды. И самый поразительный факт о борьбе за свободу от принуждения состоит в том, сколь часто её вообще не было. Множество людей на протяжении веков смирялись с самым очевидным религиозным, политическим и экономическим гнётом, а вспышки борьбы за свободу если даже и были, то случались лишь эпизодически. Литература свободы внесла существенный вклад в ликвидацию многого в обественной практике, основанного на отрицательном подкреплении - в политике, религии, образовании, семейной жизни, а также в товарном производстве.

Однако вклад литературы свободы, как правило, не обсуждается с этой точки зрения. И хотя о некоторых традиционных теориях, вероятно, можно сказать, что они дают определение свободы как отсутствие управления при помощи отрицательных подкрепителей, всегда подчеркивалось именно то, как люди ощущают это состояние. О других традиционных теориях, вероятно, можно сказать, что они определяют свободу как состояние человека, когда его действия управляются лишь "непринудительным" (т.е. положительным) подкреплением, но акцент делается на состоянии сознания, которое ассоциируют с деланием того, что хочешь. По словам Джона Стюарта Милля, "Свобода состоит в делании того, что желаешь." Литература свободы сыграла важную роль в изменении общественной практики (она изменяла именно практику всякий раз, когда имела хоть какое-то влияние), но тем не менее всегда определяла свою задачу как изменение состояний сознания и чувств. Свобода - это якобы "собственность". Человек совершает побег или устраняет власть угнетателя для того, чтобы чувствовать себя свободным, и как только он чувствует себя свободным и может делать то, что хочет, то никаких дальнейших действий не рекомендуется, и литература свободы ничего больше не предписывает, за исключением, возможно, постоянной бдительности, иначе угнетение будет возобновлено.

Это ощущение свободы становится ненадежным руководством к действию, как только угнетатели прибегают к непринудительным мерам, что им, скорее всего, и нужно делать, чтобы избежать проблем, возникающих, когда жертва убегает или нападает на них. Непринудительные меры не столь очевидны, как принудительные, и их действие может быть более медленным, но они имеют очевидные преимущества, которые способствуют их применению. Например, производительный труд когда-то был результатом наказания: раб работал, чтобы избежать последствий - наказания за то, что не работает. А заработная плата является примером совсем другого принципа; человеку платят, когда он ведет себя, как требуется, поэтому он и продолжает вести себя таким образом. Хотя уже давно было признано, что вознаграждение имеет полезные эффекты (для вознаграждающего), но системы оплаты труда развивались медленно. В девятнадцатом веке считалось, что промышленность нуждается в голодной рабочей силе, что заработная плата будет эффективной только тогда, когда голодный рабочий может оплатить ею лишь (минимально необходимые) продукты питания. Но делая труд менее отвратительным - например, путем сокращения рабочего дня и улучшения условий труда, стало возможным побудить людей работать за меньшее вознаграждение. До совсем недавнего времени обучение было почти полностью основано на отрицательном подкреплении: ученик учился, чтобы избежать наказания как последствия безделья, но и тут непринудительные методы постепенно были открыты и введены в употребление. Умелые родители научились награждать детей за хорошее поведение, а не наказывать за плохое. Религиозные учреждения сменили угрозу адским пламенем на рассусоливания о "любови божией", и правительства сменили ряд принудительных санкций на различные виды поощрений, к чему мы еще раз вернемся далее в книге. То, что неспециалисты называют вознаграждением, на самом деле является положительным подкрепителем, действие которого было исчерпывающим образом изучено в экспериментальном анализе оперантного поведения. Действие "вознаграждения" не столь легко распознать, как действие отрицательных (карающих) последствий, потому что у него есть тенденция к отсрочке действия, и поэтому его применение было замедленно, но для него в настоящее время стали доступны методы, столь же мощные, как и старые методы отрицательного подкрепления (наказания)."